Noir

Две главы за ночь: XI и XII. Я схожу с ума. Выкурил полпачки сигарет и выпил чайник чая. Просто накатило. Нужно было писать. Писать. Хочется многое сказать. Очень многое. Обреченность и спасение... и снова обреченность.

Оставлю это здесь, потому, что боюсь потерять. Восьмая глава. Алтернативная. Просто выброшенный кусок, вырванный из сюжета. Так, как в жизни, нить повернула в другую сторону, и теперь этот кусок остался невостребованным. Не хочу, чтобы он пропал.

------------------------

VIII

Через несколько минут лифт поднялся над плотной пеленой смога, заполнявшего площадь, словно жерло вулкана, и нам вновь предстала картина всего района, только с другого ракурса. Хатльгримскирья теперь была слева, а еще левее – мост Святой Елены. Весь этот жуткий пейзаж стал исчезать, и спустя несколько минут не осталось уже ничего кроме стекла и бетона, конвейерной лентой скользящего вниз. Снова балки и перекрытия, мосты и дороги. Огни, проносящихся электромобилей, фонари и мозаика окон. Гудвилл стоял рядом, заложив руки за спину и казалось о чем-то задумался. Я нашел себе сухое место и сел, прислонившись спиной к решетке. Еще несколько минут я напряженно пытался вспомнить все, что с нами сегодня произошло. Пытался разобраться. Эта фигура в плаще и дорогих кожаных ботинках, стоящая рядом. Какая-то смутная мысль мучила меня, какой-то благоговейный страх, но я никак не мог понять, в чем дело. Должно быть, монотонный шум вкупе с усталостью сделали свое дело – я не помню, как уснул.

Сон был так реален, так правдив, что у меня даже перехватило дух. Я будто очнулся в старой деревянной лодчонке, на бортах которой еще остались следы былой зеленой краски. Было безветренно и спокойно, но над водой стоял туман. Я греб. Весла медленно поднимались из воды, почти без всплеска, делали оборот, роняя капли в мутные воды, и снова опускались, вот только лодка стояла на месте. Вдруг меня передернуло, ведь там, на другом конце лодки, на корме, всего в полутора метрах от меня сидел человек, просто темный силуэт в этой белой пелене. Человек поднял руку и помахал.

- Привет. Куда мы едем? – внезапный порыв ветра на мгновение сорвал пелену тумана с его лица, и я увидел человека с фотографии. Брат Иоанн сидел передо мной, только он был как будто старше. Передо мной сидел бородатый вояка в камуфляже. Из-за спины торчал ствол винтовки, а правое бедро было стянуто тугой повязкой. В глазах сквозила доброта и недоумение.

- Я не знаю. – ответил я, и отпустил весла. Лодка начала медленно вращаться на месте. Фигуру Иоанна снова скрыл туман. Он опустил голову.

- Я думал, ты – мой проводник. Он сказал, человек в зленной лодке переправит меня через реку и даст указания. Ты – это он?

- Через реку? Я? – я даже не знал что ответить.

- А знаешь, это даже не важно. Я так устал. Эта война, кажется, будет длиться вечно. Так долго. Так долго, что я даже не помню голоса своей дочурки. Моя маленькая Эвелин. Меня кстати зовут Джон.

- Плут. – ответил я опешив. Почему-то мне никогда не приходило в голову, что у беглеца может быть семья.

- Моя рация не работает, Плут. Я отбился от отряда, а может быть, их просто нет в живых уже. Проклятый туман. Когда мы подошли к берегу, я услышал стон в кустах и нашел там этого проклятого китайца-связного. Он был тяжело ранен в живот, и кажется, был уже при смерти, но он узнал меня. Схватил меня за воротник и сказал, что в зеленой лодке нас будет ждать проводник. Потом нас накрыло артобстрелом, и я бежал.

Казалось, он говорит просто, чтобы успокоить себя. Голос его дрожал, а слова гулким эхом раздавались над водой.

- Похоже, нас бросили здесь, Плут. Что мы будем делать, если на том берегу нас будут ждать Черные Рубашки? Я не перенесу этого снова. Почему ты не гребешь?

- Я не знаю куда, Джон. В этом тумане ничего не видно. – рука машинально полезла во внутренний карман куртки в поисках пачки сигарет, но ее там не оказалось. Зато я нащупал тот самый сложенный снимок. Я достал его и развернул. Он был пуст. Листок фотобумаги был белоснежен с обеих сторон.

- Что это у тебя, разведданные?

- Нет. Просто листок бумаги. У тебя нет сигарет, Джон?

- Да, конечно. – он залез в большой нагрудный карман жилета, вытащил пачку сигарет и бросил мне под ноги. – Бери, сколько хочешь, Плут. Мне они больше не к чему. Хех, не хочу умереть от рака.

Я поднял с промасленных досок мятую желтую коробочку, с эмблемой Союза и приклеенной сбоку плоской зажигалкой. После первой затяжки у меня слегка закружилась голова.

- Что это? – спросил я и удивился, насколько глухо прозвучал мой голос.

- Сигареты. Только табака там почти нет. Там куча всякой химии и еще немного марихуаны. ВоенСнаб теперь выпускает такие. Мы зовем их «Палочки милосердия». Дрянь дикая на самом деле. Знаешь, греби куда хочешь. Ведь выстрелов уже не слышно, так что надо просто добраться до берега. Черт, я и не думал, что река настолько широка.

И я взялся за весла и погреб. Сопротивления воды почти не ощущалось. Лодка продолжала стоять на месте.

- Знаешь, а у меня обе руки не настоящие. Честное слово. Да. Помню, как проснулся в госпитале в Норд Скай, а рядом на стуле сидит этот чертов доктор, как же его… Черчилл, так кажется его фамилия. Заметил, что я очнулся, подскочил ко мне и говорит, мол, сынок, твои руки были так плохи, что нам пришлось их ампутировать. А я лежу, отхожу от наркоза и не чувствую вообще ничего. Поднял ладонь к глазам, а там сплошные металлические трубки и шарниры. У меня чуть припадок не случился. Ведь я помню – все было в порядке. Я вернулся из боя почти без единой царапины. Сонни и ребята даже прозвали меня «Счастливчик Джон», а тут такое. И говорит же, скотина, сынок, мы сделали что смогли. А у меня слезы на глазах, что не смогу теперь обнять свою дочку. Куски железа вместо рук. Но ничего, я привык уже. Могу жонглировать даже, да и в туалет не боюсь сходить. – шутка прозвучала как-то вымученно, но я все же улыбнулся.

- А потом, я узнал, что они и с ногой моей что-то сделали. – продолжал он – С правой, вот, видишь – забинтована. Прямое попадание из крупнокалиберки. Я сам вытащил пулю, и что бы ты думал там? Все те же хромированные трубки! Чертов Союз, я ведь на такое и не подписывался вовсе…

- Откуда ты, Джон? – перебил я его.

- Из Тихуаны. Родился и вырос там. – казалось он был в таком отчаянии, что мог говорить о чем угодно и сколько угодно - Потом четыре года на Инженерном, потом армия, Норд Скай и вот теперь Китай. Что они здесь забыли? Рисовые поля? Чертова Компания и чертов Союз… сказали, что это будет последняя операция. Сказали, что я наконец-то смогу получить все мне причитающееся, вернуться домой и жить с семьей ни пособие, ни в чем не нуждаясь. Я не видел ни жену, ни дочку уже больше четырех лет. Они запретили даже звонить им. Только почта. Эвелин уже должно быть в седьмой перешла, моя дочка.

- А как зовут твою жену?

- Саманта… нет, Джейн… нет, Кристин… - его голос как будто сломался, и он схватился руками за голову, бормоча себе под нос. – Нет… как же я мог забыть… Кэтрин… Кэтрин… А дочку зовут Эвелин. Я рассказывал тебе про свою девочку?

Что-то с этим парнем было не так. Определенно, только я никак не мог понять что. Я на секунду отвлекся. Мне привиделись какие-то красные блики слева, там, вдалеке. Это был буй. Да, красный ржавый буй в желтую полосу и с маячком на конце. Я опустил ладонь в воду, зачерпнул и поднес к носу. Пахло дизельным топливом и гниющими водорослями. Туман куда-то разом улетучился, и я увидел линию горизонта, с поднимающимся над Атлантикой солнцем.

Привет. Куда мы едем? – слова прозвучали раскатом грома, и я подскочил на месте. Чайка пронеслась над самой моей головой и, захлопав крыльями, набрала высоту и унеслась куда-то. Я посмотрел на лавку, на которой пару секунд назад сидел Джон, и не нашел там никого. Совсем. Меня прошиб холодный пот. Пачка сигарет с эмблемой Союза все еще лежала на досках у моих ног. Я взялся за весла и развернул лодку спиной к солнцу. Передо мной возвышались монолитные стены Старого Рейкьявика, башнями уходя в небо. Восходящее солнце играло в огромных панорамных окнах, бросая блики на воду. Справа возвышались на ржавых сваях портовые и доки, с их разноцветными контейнерами и желтыми погрузочными кранами. Ветер трепал мне волосы. Волны раскачивали лодку. Что-то ударилось о борт сбоку, у кормы. Я бросился туда так резко, что чуть не свалился в воду. Течением к лодке прибило легкую кевларовую каску. Я вытащил ее из воды и увидел белый уголок, торчавший из-под подкладки. Это был полароидный снимок маленькой светловолосой девочки на трехколесном велосипеде, на фоне свежевыкрашенного белого забора и зелени. Под голубыми, как апрельское небо глазами, сияла щербатая улыбка. Она махала рукой. На обороте красивым женским подчерком было выведено: Эвелин пять. Сентябрь ’87…

- Мы прибыли, мистер Плут. – голос Гудвилла прозвучал откуда-то издалека, еле слышно. – Мистер Плут, мы на месте.

Я обернулся и… очнулся свернувшимся калачиком у ворот лифта. Гудвилл склонился надо мной, услужливо протягивая руку. Я весь продрог. Спина болела. Еле разогнувшись, я ухватился за руку великана и тот одним рывком поставил меня на ноги. Я подул на закоченевшие пальцы.

- Долго я спал?

- Часа полтора. Вы такое пропустили! Вид был действительно впечатляющим!

- Да? А когда подадут кофе?

------------------------

Или может лучше скомкать и в корзину? Не знаю. Слишком устал.

Моя маленькая спит. Я надеюсь, что спит. А я сижу на кухне с дымящим окурком в зубах и думаю о ней....